МЕЖДУ ДЕЛОМ

5
(7)
Примерное время на чтение: 19 минуты

Записки военного переводчика (начало) (продолжение)

Это книга рассказов о людях, с которыми служил или встречался автор, военный переводчик, а также о событиях, участником которых ему пришлось быть.

Алексей Владимирович Курчаев

О ЧЕМ ЭТО Я?

Военная служба у всех разная. Меня судьба тесно связала с иностранными языками на военном поприще. «Служит со словарем, иностранным владеет свободно» – в духе штампов характеристик можно было бы коротко обрисовать суть моих занятий переводческой деятельностью в числе прочих военных забав.

В известной степени, это обстоятельство дало возможность видеть мир. Конечно, в «части, касающейся».

Начав свою офицерскую службу в годы «холодной войны» на Балтийском флоте, стал свидетелем и скромным участником некоторых событий от 80-х годов – пика мо­гущества СССР, до 2006 года – периода, ожидающего должной оценки. Мне везло на контрасты и на интересных людей, с кем имел честь служить.

Смешное и важное, серьезное и забавное попытался включить в зарисовки личных впечатлений от участия в международной деятельности Балтийского флота.

Насколько мне это удалось, судить не мне. Капитан I ранга запаса Громак Валерий Иванович, прочитав черновики, настойчиво рекомендовал их издать. Благодарю за поддержку офицеров и мичманов (уже запаса/отставки), с кем свела служба в те годы: капитана I ранга Лабутина Владимира Николаевича, капитана 2 ранга Молчана Андрея Леонидовича, капитана 2 ранга Сибирякова Михаила Николаевича, старшего мичмана Зыкова Владимира Викторовича. Они видели в жизни много интересного!

Их уточнения и рекомендации принял с благодарностью.

АЛЬМА МАТЕР. ПУТЕВКА В ЖИЗНЬ

Судьба с самого начала вела меня по Военному институту (тогда он назывался ВИМО, а когда-то был легендарным московским ВИИЯ) каким-то примечательным путем.

Началось все с поступления, когда умудрился написать сочинение на «тройку». Зато на следующий экзамен – по испанскому языку – шел вообще без всяких страхов, несмотря на очевидную шаткость стартовой позиции. Была мысль: сдать экзамены и пойти на ускоренный переводческий факультет. Через год – ты младший лейтенант, если изучал португальский язык – едешь в Мозамбик или Анголу. Кому доставался персидский язык – вариант предельно понятен. Афганистан уже разгорался, и топка войны жадно требовала в большом количестве людей, знающих дари. После командировки доучиваешься, естественно, уже не курсантом, а офицером. Некоторые выпускались в звании капитана. Правда, мысль о том, что капитаном можешь и остаться или, что еще хуже, до капитана можешь вообще не дожить – в голову совершенно не приходила. Мой приятель по «абитуре» Андрюша Р. попал на ускоренный факультет, успешно отвоевал в Афганистане, вернулся из первой командировки старшим лейтенантом, и след его я потерял.

Но, для начала, надо сдать все экзамены, и, прежде всего, испанский язык. Стояла солнечная погода. Я отделился от основной группы абитуриентов, отправившихся сдавать английский, и стал искать, где состоится экзамен по испанскому языку. Дело в том, что дед с шести лет организовал изучение мною испанского языка. И с немецкой педантичностью заставлял заниматься им каждый день. В десятом классе, когда все сдавали выпускные экзамены, он организовал экзамен по испанскому языку в другой школе, где этому языку обучали. Хотя, как выяснилось, при поступлении в Военный институт можно выбрать любой язык для экзамена по иностранному языку произвольно и безо всяких бумаг, что разумно и имело свой смысл. Рациональный принцип: прежде всего – знания, а не документальные свидетельства о прослушанном курсе обучения – это и есть военный прагматизм.

Два серьезных офицера встретили меня возле домика, где предстояло одному! сдавать экзамен по выбранному мной иностранному языку.

– Ты, что-ли, испанский сдавать будешь? – по-русски спросил лысоватый капитан с темными умными глазами.

– Да, – ответил я.

– Ну, пойдем, – пригласил вовнутрь капитан. Обстановка в аудитории спартанская. Ничего лишнего.

Столы и простенькие стулья. Капитан уселся за видавший виды стол, скоро к нему присоединился второй офицер в звании майора.

– Начнем? – деловито спросил меня майор уже по-ис­пански.

– Конечно! – в тон ему ответил я.

Дали текст для перевода, отдельно – грамматическое задание. Я посмотрел на небольшие листки бумаги. От них зависело очень многое. Присел за стол и через непродолжительное время, закончив с заданием и текстом, спросил:

– Можно отвечать?

– Давай!

Прочитал текст, перевел его без каких-либо затруднений. Быстро огласил выполненное грамматическое задание. Капитан спросил, на проверку каких правил составлены эти тесты. Ответ последовал незамедлительно. Офицеры с интересом смотрели на меня. Вспоминаю свое поведение и не нахожу ответа, волновался ли при этом. Как только приступил к экзамену – волнения никакого не ощущал. Происходящее захватило меня, это оказалось очень интересно. Впервые слышал такой испанский язык! Тест на память: быстро называют десять слов, ты должен их затем все повторить. Результат – десять из десяти. Капитан спросил:

– А что ты знаешь из военных терминов?

В ответ назвал с десяток простейших слов из «военного» языка. Очень помогло чтение книги «Смена курса» о борьбе республиканцев против франкистов в 1936 году. Оттуда поднабрался разных военных слов и выражений, хотя книга написана очень простыми словами. Для испанского языка, где множество синонимов, это очень важно. Можно написать так, что понять сможет только высокообразованный человек. До сих пор хорошо помню эту книгу. Майор остановил меня, сказав, что он будет рад видеть меня в испанской группе. Я робко возразил, что мне надо еще сдавать три экзамена.

– Ну, дальше это не так сложно, как тебе кажется.

И действительно. Дальше все походило на изображение действия под названием экзамен. Устный экзамен по русскому языку сложности не вызвал. Преподаватель быстро спрашивала, я лаконично, но правильно отвечал, и через минут пять меня попросили закончить ответ. За экзамен получил отличную оценку. С такими шансами можно было бороться за успех.

История СССР не училась совсем. С трудом мог себя заставить что-то читать в учебнике. Казалось, что совершенно ничего не знаю. Решили с таким же балбесом – соседом по палатке львовянином Серегой, постричься наголо. Вместо штудирования истории отправились в парикмахерскую, где дама изнывала от отсутствия клиентов. Я занял место в кресле, зажужжала машинка и полетели на пол жесткие густые волосы.

– Хорошие волосы, – резюмировала мастер в коротком белом халатике.

Серега за спиной корчил рожи в зеркало и умилялся превращению нормального парня в лысое создание. Серега занял кресло после меня, недоуменно взиравшего в зеркало на свой новый облик. У Сергея шевелюра была подлинней, и мастер решила поразвлечься, начав стричь только одну сторону головы. Она ловко орудовала машинкой, и вид клиента становился все более забавным. Когда половина головы осталась без растительности, в парикмахерской пропало электричество. Теперь Серега изумленно пялился в зеркало. Глупей ситуации трудно придумать.

Девушка-парикмахер плакала от смеха, глядя на голову, покрытую пышной шевелюрой с одной стороны и синеющую лысиной на другой. Потом, минут через десять, свет дали и его достригли. Жаль, не успел ребят позвать – повеселились бы на славу!

Подготовившись к последнему экзамену таким нео­бычным, но веселым способом, хором пришли на экзамен. Фурор полнейший! Старенький преподаватель в форме капитана I ранга с коллегами меня вообще не слушал, а рассказывал коллеге полковнику, что в молодости также практиковал стрижку «под ноль». В заключение моего бодрого ответа на вопросы по билету, молчавший до поры полковник попросил показать на карте Анголу. Я показал.

– Туда и поедешь! – радостно воскликнул преподаватель, и экзаменаторы весело засмеялись.

Он оказался почти прав. В 2006 году в качестве военного наблюдателя ООН я очутился в Демократической республике Конго, в провинции Итури, а в 2008 году – там же повторно, но уже в провинции Катанга, граничащей с Анголой.

6 августа на мокром от недавнего дождя плацу учебного центра, где месяц мы сдавали экзамены, волновались и ловили обрывки сведений о нашей будущей военной жизни, объявили приказ о зачислении. С того дня начался отсчет моей военной службы. Превратившиеся из абитуриентов в курсантов, зачисленные в Военный институт мальчишки приступили к прохождению курса молодого бойца. Это действо превратилось в содержательное приключение во многом благодаря руководству упорного сержанта ВДВ, зачисленного на наш курс. Бравый сержант применял те же формы и методы воспитания личного состава, глубоко прочувствованные им лично за предыдущие два года срочной службы в Каунасской дивизии ВДВ. Кроссы, турник, занимательные физические упражнения стали лишь малой частью забав в перерывах между изучением уставов и иными душеспасительными занятиями, от строительства «дороги жизни» в учебном центре до работ на хлебозаводе в близлежащем городке по вытас­киванию из подвала котла отопления, разрезанного на куски килограмм под триста. После этой тяжелой и грязной работы сердобольные женщины, работавшие на хлебозаводе, угостили нас чаем. Свежайший хлеб источал головокружительный аромат. Масло лежало в невероятно больших кусках, приглашая отрезать его ножичком и намазать на дымящийся хлеб. Чай цветом и вкусом сильно контрастировал с «напитком бодрости» в курсантской столовой с его своеобразным вкусом ведра. Обжигаясь этим чудесным напитком, курсанты уминали свежие батоны и ярко наслаждались моментом, выразительно жмурясь от удовольствия.

Блаженства миг – он краток неизменно. Наш вдохновенный десантный командир применял к нам разные штучки из своего арсенала десантно-штурмовых педагогических приемов. При этом иногда он делился откровением, что старается делать нам скидку, так как мы оказались в учебном центре Военного института с несколько с иными задачами, чем он в Каунасской дивизии ВДВ. Отжимания взводом за провинность какого-либо «выпавшего из общего ряда» и бег, бег, бег – вот основные педагогические принципы по превращению нас в людей.

Курс молодого бойца, учебный центр ВИМО,1978 год.

Один из моих коллег, Шурочка Макаров, мудро изрек, что когда весь курс гоняют по кругу – кросс один километр на зачетное время (через три минуты тридцать секунд финиширует последний, затем, все строевым шагом тяжело дыша, метров сто шагают на старт), то это очень хорошо проявляет характер участников этого действия. Звучит команда «Бегом, марш!» и снова километр на время, задача – та же. Затем еще раз, и так эта вертушка крутится раза три-четыре под тяжелое дыхание взмыленных курсантов, морально готовых сорваться в бег и в пятый раз. И, конечно, выпрыгивание из окон второго этажа здания нашей казармы старой постройки, по причине того, что во время политзанятий пара курсантов позволила себе погрузиться в сон. Для бодрости была дана зычная команда: «Выходи строиться на плацу через окно!» Старшекурсников, мирно куривших поблизости на спортгородке, эти скачки сильно впечатлили.

Столь замечательное времяпрепровождение не могло не произвести отрезвляющего влияния на наивные души, мечтавшие о дипломатической работе, заграничных поездках и интересной, неординарной службе, словом, о чуши, не имеющей ничего общего с реальностью. С иллюзиями очень хорошо помогали бороться наряды по кухне. Они способствовали формированию реалистического мировоззрения у здравомыслящей части молодых людей, действовали на мечтателей отрезвляюще и очень закаляли характер.

С наряда по кухне, собственно, и началось более детальное определение моей дальнейшей судьбы. Ковыряясь с тяжелыми бачками в камере сбора пищевых отходов и уже основательно перемазавшись атрибутами окружавшей меня источавшей мерзкий запах обстановки, услышал клич, что меня вызывает к себе приехавший в лагерь начальник факультета. Полковник, подозрительно глядя на рабочего по столовой в перепачканной вонючими отходами грязной робе – антураж моего костюма полностью соответствовал экзотике выполняемой задачи, строго и серьезно спросил:

– Будешь учить китайский?

– Не буду! – неожиданно строптиво и решительно ответил я на столь серьезное предложение.

– Как не будешь? – опешил начальник факультета. Такой наглости от совсем зеленого курсанта, еще не принявшего присягу, он не ожидал.

– Не буду и все! – обозначил позицию рабочий по столовой с пролетарской прямотой и твердостью, распространяя вокруг себя аромат, мало напоминающий благовония.

– А какой ты будешь учить язык? – едко поинтересовался начфак.

– Английский и испанский! – выдохнул ему в ответ.

– Нету, нету у меня таких языков! – громко всполошился и как-то заторопился полковник, утверждая меня в крамольной мысли, что именно они-то у него и есть. Причем оба и одновременно. Но не для всех. Полковник молчал, думая о своем, о важном.

– Ладно, раз ты такой упрямый – иди и будешь учить персидский! Это все! – подытожил нашу встречу высокий начальник.

И курс молодого бойца я прошел в персидской группе.

Уже под конец курса молодого бойца меня и еще двух других ребят отправили в Москву по каким-то хозяйственным задачам. Там уже понял, что поездка преследовала, более важную цель. В Москве под вечер нас вызвал главный институтский комсомолец. Целый капитан, толковый дядька и мне он сразу понравился. Офицер, разговаривая с нами о разных общих материях, преследовал свою цель. С тех пор всякий раз, когда должностные лица начинают вести беседы на общие темы, становится ясно, что они просто изучают и раздумывают, в какую прелесть макнуть меня в следующий раз.

Постепенно разговор приобрел четкую направленность. Капитана интересовала наша прошлая работа в комсомоле. При этом он внимательно наблюдал за нами. Мои коллеги как-то скованно смотрели в пол. Из длинного Коли оратор вообще довольно сомнительный из-за его манеры отрывисто говорить. Парень он вообще-то умный. Третий кандидат разочаровал общей незаметностью. Большей частью молчал, очень вяло и односложно отзывался на предложения капитана рассказать о себе. Я же бодро, но немногословно рассказал кое-что о былом, тем более что школа № 2 дала неплохую основу для подобных рассказов. Капитан внимательно слушал и помечал что-то в блокноте. Прервав рассказ, спросил меня:

– Наверное, тебе трудно будет учить персидский и за­ниматься обязанностями секретаря комсомольской орга­низации? Я дипломатично помолчал, глядя прямо в умные глаза капитана.

Так без помпы и парадов судьба совершила самый крутой поворот в моей военной жизни. Конечно, по окончании института было распределение. Но это лишь производная и следствие короткого разговора с капитаном, где стало понятно, что от того, как представлю себя – зависит все. Тогда мне удавалось самое сложное – быть самим собой. А это всегда приносило свои результаты.

В Москву из учебного центра я приехал уже в составе английской языковой группы. Мои товарищи по группе оказались яркими личностями, причем – каждый в своем амплуа.

Путь через курсантские годы был трудным и интересным.

ЖРЕБИИ БРОШЕН

Учился я хорошо, все шло к окончанию института с дипломом с отличием. Вставал вопрос, куда дальше? На кадровой комиссии перед распределением меня спросили: «Где хочешь служить?» Хорошо помню, что ответил: «Хочу служить там, где мне пригодятся мои языки: английский и испанский!» К слову, по результатам учебы со мной разговаривали с первым из всего курса. После паузы, последовавшей за этим амбициозным заявлением, кад­ровик-полковник сказал: «Хорошо, мы подыщем тебе такое место!» Но опять зигзаг судьбы. Поехал служить не туда, куда мне туманно обрисовали эпитетом «хорошее место», а на Балтийский флот.

Сосватал меня на Балтику сам начальник факультета. У нас на курсе с определением кандидатов служить на флот возникли неожиданные сложности. Никто не хотел становиться моряком. По сложившейся традиции, по мере приближения к выпуску в число кандидатов на флот попадал самый нестриженый или провинившийся по какой-то мелочи курсант. Со временем прояснилось, что причина флотобоязни крылась в непонимании собственных жизненных перспектив. Если бы я учился в китайской группе – все бы сделал, чтобы попасть на флот. Неважно какой, хоть на Каспийскую флотилию. В те годы служить на флоте во Владивостоке не шло ни в какое сравнение со службой в сухопутных войсках в Забайкалье на границе с Китаем. В чистом поле, в так называемом, «укрепленном районе». Романтики хватало ненадолго, а вырваться оттуда было крайне непросто.

Наверное, в глубине души народ надеялся на что-то. Одни на «мазу», так курсанты на своем жаргоне называли наличие связей или «руки», другие, поглупее, – на счастливый случай. Однажды, начфак неожиданно меня вызвал к себе, что само по себе большая редкость, и прямо спросил:

– Хочешь на Балтику, в Калининград?

– Подумать можно?

– Подумай, квартиру там получишь, оттуда за границу, в Польшу, можно попасть – потом, конечно. Иди, даю час на раздумье.

И пошел я думать к своему начальнику курса, Ивану Григорьевичу Наливайко. Мы его очень уважали и любили. Это настоящий отец-командир. Он дежурил в тот день по институту. Помощником у него стоял колоритный старлей, из ускоренного выпуска, мордастый здоровяк. До института помдеж служил в Балтийске в бригаде морской пехоты. Смелый и решительный – морпех, ведь. Быстро сообразив, в чем суть дилеммы курсанта, корпулентный помощник бодро заорал:

– Даже не думай, конечно, езжай! Хороший город!

Иван Григорьевич, после радостных криков старшего лейтенанта объяснил, что парню из народа (это он про меня) на чудеса при распределении уповать не стоит. А Калининград совсем не так далеко расположен от культурных центров, как другие, более прозаичные места.

Как в воду глядел. Если бы не пошел назначенным доб­ровольцем на флот, то Забайкальский военный округ гос­теприимно принял бы меня на довольно неопределенное время. А даже Чита – это не Калининград! Хотя, кто знает, дед всегда повторял магическую фразу: «Интеллигентный человек и на кухне себе сделает карьеру». Возможно, этого правила я и придерживался всю свою жизнь. В Читу я не поехал, поломав стройные планы кадровика-полковника, а попал на Балтийский флот.

Приезжаем с женой на поезде в Калининград. Нас встречает солнечная погода. Не знал тогда, что первый шаг закрепит мое присутствие здесь надолго, если не навсегда. Добрались до штаба Балтийского флота. Служить попал в хороший коллектив. Там начал познавать офицерскую жизнь из позиции любимого способного дитяти окружавших меня офицеров, командиров и начальников. Для начала, усилиями моего непосредственного начальника – капитана I ранга Измайлова Бориса Константиновича, мне дали однокомнатную квартиру практически в центре Калининграда на седьмой! день моей службы на флоте. Феноменально для тех лет!

На деле всѐ оказалось более прозаично. Квартирка, даже на вид, пребывала в убого-печальном состоянии, и все от нее отказывались. Я вложил в нее немалый труд: очистил от зелено-коричневой плесени внешнюю стену, отскоблил со сморщившихся и разболтанных оконных рам заскорузлую краску неопределенного цвета. Еѐ явно никто не трогал за двадцать лет существования «хрущевки», возведенной по первым проектам. Те дома частично сохранили налет добротных сталинских домов, с хорошей звукоизоляцией, толстыми стенами. Заделал здоровенную дыру в потолке – через неѐ ночью были видны звезды. Побелил потолки, оклеил обоями стены, постелил линолеум на кухне, починил газовую колонку, привел в порядок ванную. Когда начал вешать люстру, понял, что провод оборван. Пришлось вновь долбить потолок и стену, тянуть новый провод, штукатурить потолок, проклиная политработника, жившего в этих жутких условиях и навравшего мне, что с проводкой все в порядке. Но эта первая квартирка нам очень нравилась. Рядом со службой, в самом центре города – красота!

Но, человек всегда съедаем зудом неудовлетворенности, и через три года меня заселили в квартиру, оставшуюся после сослуживца, уехавшего служить в Москву. В занимаемой им квартире традиционно жили наши офицеры. Федор Арсентьевич Теклюк, в ту пору начальник отдела, определил меня в освободившуюся квартиру своим волевым решением. Впоследствии он любил ввернуть с ехидной ухмылкой, парируя мои описания мук жития в этом пристанище для художников души и любителей самосозерцания, фразу о том, что я же от нее не отказался. Квартирка, мягко говоря, так себе. Даже больше, чем так себе. Двухкомнатная хрущевка со смежными комнатами, с отвратительной звукоизоляцией, скрипучими полами. Кроме того, полы пропускали влагу, как промокашка. Стоило начать мыть полы на кухне, как соседка снизу бежала с жалобой, что я ее залил. Но, после приложенных усилий, мы из нее сделали нечто пригодное для жизни.

Развлек однажды соседей мой друг Серега, тоже из нашей бурсы, переводчик с братского западного факультета. По распределению он одновременно со мной попал в Калининград, где мы в первый же день случайно встретились в трамвае. Сначала он служил в Храброво, а в тот раз приехал ко мне из Риги, куда его перевели служить. Авиатор Балтики, с твердым характером, заядлый рыбак – Сергей Девочкин подавал большие надежды. Он их оправдал жизнью, полной разнообразных приключений. Его заезды к нам и совместные вылазки на рыбалку стали доброй традицией.

Среди ночи Сережа направился в ванную испить водицы. Жажда по ночам у офицеров, тем более, служащих в военно-морской авиации, явление довольно редкое. Я не знал о таких привычках моего гостя, а он, в свою очередь, не мог себе представить, что на ночь воду в нашем районе отключают совсем. Мои предшественники выбросили раковину умывальника из ванной комнаты из соображений моды или духовного протеста. Умываться приходилось над ванной, что укрепляло характер и сразу создавало хорошее настроение. Сережа повернул к себе трубку, именуемую в народе гусаком, что шла от смесителя в ванной. Но хрипение из крана не охладило жар его души, и он в досаде пошел на кухню, искать чайник. Гусак остался над полом, а не над ванной. С утра, появившаяся в трубах вода, стала бить прямо в пол, знаменуя начало ее подачи потребителям. Вскоре мы тоже узнали об этом радостном событии, когда соседи снизу яростно стали звонить нам в дверь. Под крики и ругань до этого внешне интеллигентных соседей, пришлось быстренько спуститься в их компании на первый этаж (мы жили на четвертом). К смотру все было готово. Я с невозмутимым видом взирал на окрашенные масляной краской грязноватые стены и плавающие тапки в ванных комнатах с первого по третий этаж. Пообещал оплатить ремонт, спросил у самого орущего, где он украл эту мерзкую краску, довольно бездарно нанесенную на стены в ванной. И положил конец параду тапок на воде, тихо попросив всех не орать. Народ обрадовался и разошелся по каютам. Утро удалось.

Калининград сразу понравился своей необычностью и шармом. Морской город с богатой и сложной историей. Бросалась в глаза разница между отточенностью немецкой архитектуры и послевоенными постройками. Немцы все возводили на века, опираясь на традиции. Продуманность и рациональность, гармония в сочетании парков и застроек. Скверы и парки, четкость форм и разнообразие старых зданий создавали особое лицо города. Калининград всегда слыл очень чистым городом. Хотя, по мнению ветеранов, советское руководство после войны не ставило задачей превратить город в архитектурный шедевр. Переселенцы вселялись в уцелевший жилой фонд, разбирали руины, оставшиеся после войны. До семидесятых годов их встречалось достаточно, даже в самом городе. Строили по принципу: «лишь бы было, не до красоты». Не потому, что не умели. Дело в экономии средств и политической «моде» того времени. В соседней Литве на строительство зданий, дорог и других объектов выделялись значительно большие средства. Результат заметен сразу. Поговаривали, что высшее политическое руководство страны долго не могло определиться со стратегией развития области.

Командование Вооруженных сил СССР в полной мере использовало выгодное географическое положение Земландского полуострова и превратило Калининградскую область в важный элемент дислокации войск и сил стран Варшавского Договора.

Калининградцы отличались от москвичей. Дело не только в манере неправильно ударять гласные в первых слогах.

Специфические обороты и калининградский колорит речи, в сочетании с неспешностью жизни, гостеприимностью, терпимостью к приезжим и любовью ходить друг другу в гости – бросались в глаза приезжим.

Понемногу доводил свою форму одежды до необходимого набора. Ведь из нашей бурсы приехал в черной фуражечке, это летом-то, в парадной тужурке и рубашке.

Все началось с пошива куртки. Меня вызвал убеленный сединами капитан I ранга, посмотрел на меня и сказал:

– Слушай, вот тебе материал, пошей куртку, а то ходишь в тужурке, истреплешь еѐ, а надо соответствовать. Спасибо ему, прекрасный материал. Начал соответствовать.

Дальше, развивая успех, пошел в ателье заказывать шинель. Два развеселых портных в ателье на ул.Чайковского пытались явить собой больших мастеров в своѐм деле и смахивали на братьев-близнецов. Их почтенный возраст и облик подсказывали, что оба наверняка знали, где скрывается истина. А тут юный лейтенант заявился к ним в уют дневного перекуса явно не вовремя, прервав застолье и философские беседы.

– Чего, тебе, лейтенант? Шинель? Подойди, сюда. Так, всѐ, стой там! Теперь иди, на глаз и так всѐ вижу. Насквозь! Придешь на примерку через месяц!

Выпроводив изумленного лейтенанта, вернулись к свя­щенной трапезе.

Когда через месяц я пришел на примерку, то оказалось, что график напряженного труда обоих художников слабо укладывался в рутину КЗОТа. Мастеров пошивочного жанра уже уволили к тому времени, а оставшиеся среди руин их былой славы коллеги по цеху, расхлѐбывали плоды творческих поисков тех славных портных. Моя недошитая шинель оказалась среди вещественных следов их деятельности в виде заготовки будущего шедевра военной моды.

У входа за столом с традиционным стеклом на крышке стола сидела импозантная дама. Я поздоровался и пояснил, что пришел на примерку шинели. Увидев в квитанции фамилию мастера, дама встревожилась и куда-то убежала, громко зазывая какую-то Клаву. Вскоре появилась группа коллег. Они беспокойно шушукались и опасливо посматривали на меня издалека. Одна из них, видимо, искомая Клава, держала в руках нечто черное, прошитое крупными белыми стежками по краям.

– Давайте мерить! – кричит она издалека, не приближаясь.

– Повернитесь ко мне спиной!

Я повернулся и вытянул назад руки, чтобы можно было нацепить этот полуфабрикат. Клава, семеня ножками, под­скочила сзади и начала натягивать на меня этот лапсердак, а он даже не хотел сходиться краями. А ведь это шинель, она должна запахиваться на груди, предохраняя еѐ от холода и ветра.

– Это что? – полюбопытствовал, разглядывая себя в зеркале, обращаясь к Клаве и группе еѐ сотоварищей.

Их испуганные лица выразительно смотрели на меня из зеркала.

– Дуэльный жилет или смокинг для выступлений в ус­ловиях гористой местности? – поинтересовался предназ­начением столь странной одежной заготовки.

– Давайте я посильней нажму, она сойдется!

– Она, это что? На шинель это совершено не похоже! -упорствовал клиент.

– Молодой человек, соглашайтесь! Это же ваше! Может, усохнете со временем! – выдала находчивая Клава.

– Оставьте ее себе, погреться на морозе, а мне подберите, что-нибудь подходящее, пожалуйста!

На том и порешили, пришили мои погоны на шинель какого-то капитана и расстались вполне довольные друг другом.

По службе дела шли неплохо. Она отличалась от военной службы в классическом понимании. Не было в подчинении личного состава. Но круг обязанностей и степень ответственности достаточно серьезные. Требовалось умение обрабатывать информацию и готовить разнообразные информационно-справочные и аналитические материалы. Поощрялось написание статей по военно-политической обстановке во флотскую газету «Страж Балтики». В ту пору она считалась достаточно заметным региональным изданием. Меня регулярно поощряли, в том числе и ценными подарками, и я числился в перспективных офицерах.

Очень достойные учителя серьезно и бережно со мой работали, и мне не могло в голову прийти, что в вооруженных силах может все строится несколько иначе. Валентин Николаевич Плахов, начальник отдела, ветеран Великой Отечественной, лично ставил творческую задачу. Он вносил корректуру в исполненный мною документ, склеивая стандартные листы в длинную ленту со своими вставками. По-орлиному взмывал над этой бумажной змеей, выцеплял ножницами кусок текста, что-то вставлял, склеивал и читал. Чрезвычайно удобно, когда нужно видеть не абзац, страницу, а главу и документ в целом. Он меня многому научил, делая это вдумчиво и строго.

Мой непосредственный начальник Борис Константинович преподал достойный образец заботы о подчиненных. Воспитанник детского дома, маленького роста, с бойцовским характером он яростно отстаивал своих офицеров, не давая их никому в обиду. При дефиците продуктов и наличии системы спецраспределителей для номенклатуры, что вписывалось в понятия обычной практики в нашей стране в то время, Борис Константинович после посещения «щели коммунизма», как называли этот подвальчик на улице Грекова, всегда приносил добычу и делился ею с офицерами.

Важна была атмосфера отношений, сам климат в коллективе, чему уделялось большое внимание. Такого я впос­ледствии уже никогда не видел. Эта была другая эпоха, другие люди.

Позже, когда все это начало лететь в тартарары, многие из тех, кто учил нас жить, читал морали про Кодекс строителя коммунизма, впереди всех рванули по тропе обогащения любой ценой.

(продолжение следует)

Подписывайтесь на наши социальные сети:

Насколько публикация полезна?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 5 / 5. Количество оценок: 7

Оценок пока нет. Поставьте оценку первым.

Поиск

Подписка на новости

Реклама для сайта

AliExpress WW

Мы в Twitter

Календарь

Март 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Архивы

Опрос

Сколько Вам лет?

Просмотреть результаты

Загрузка ... Загрузка ...

1 Комментарий

  1. Игорь

    Спасибо! Очень приятно было читать. Всё – родное.

    Если здесь можно давать ссылки, то вот – на книгу о Сирии. Правда, не о переводчиках, а спецназе и работе в тылу.
    https://www.litres.ru/igor-evtishenkov-8177498/ludi/

    Ответить

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

 

Не копируйте текст!