Андрей Владимирович Матвеев
Воспоминания о ВИИЯ
ДЕЛА БАННЫЕ
Особым, ни на что не похожим явлением в институте была баня. На “помойку” (она же “помывка”) нас обычно водили по пятницам. Баня располагалась почти в самом конце Волочаевской улицы, в Хлебниковом переулке. Соответственно, и сам объект назывался “Хлебниковские бани”.
Проходил этот священный ритуал следующим образом. Поскольку днём в бане мылись “люди”, для курсантов выделялось “предутреннее” время. Подъём в пятницу объявлялся на час раньше, и одно это уже выбивало из колеи и бесило вечно невыспавшихся курсантов. Особенно гнусно баня воспринималась зимой, когда вдобавок к темноте на улице, было ещё и холодно. Весь курс строился во дворе института по учебным группам, после чего под командованием старшины мы выходили на Волочаевскую улицу и прямо по проезжей части, поскольку в столь ранний час никакой транспорт ещё не ходил, строем двигались к конечной цели. Старшина “на марше” постоянно ходил вдоль строя и предупреждал, чтобы никто не шумел и громко не разговаривал, мол “люди ещё спят”. Такое определение само по себе предполагало, что курсанты к категории “люди” не относятся.
И вот, по тёмной улице, где ветер со снегом с монотонным скрипом раскачивает одиноко стоящие фонари, уныло бредёт толпа то и дело зевающих молодых парней в шинелях с курсантскими погонами. Под мышкой у каждого личные банные принадлежности (казённое чистое белье – исподняя рубаха, кальсоны и портянки – выдавалось прапорщиком, старшиной факультета, уже непосредственно в бане). В ногу, естественно, никто не шагает, и от этого и строй уже не строй, а именно толпа. В общем, зрелище душераздирающее.
В самой бане мылись далеко не все. Многие из нас были москвичами, на следующий день светило увольнение, и, естественно, мы могли спокойно и в гораздо более подходящее время помыться дома в душе. Сколько раз курсанты ныли на эту тему и обращались к начальству. Но ответ был неизменен и непререкаем: “Порядок есть порядок. Выполнять!” Всё, конец дискуссии.
Ненависть к бане вылилась в итоге в новые слова к известной песне “За того парня”: “Я сегодня до зари встану. По широкому пройду плацу…” И далее, с отчаяньем: “Даже не был я знаком с парнем, прокричавшим: “Не пойду в баню!””
ВОКУ И ВСЁ ТАКОЕ
Иногда нас, ребят из ВИИЯ, путали с курсантами ВОКУ (Высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета), где готовили исключительно красных командиров. Утверждать не могу, но, насколько я знаю, блат там при приёме имел ещё большее значение, чем в нашем институте (хотя, казалось бы, куда уж больше!).
Тогда я в это вообще не вникал, а теперь, по прошествии многих лет, отчего-то задумался и пришёл к выводу, что разница между нашими учебными заведениями заключалась, видимо, вот в чём.
ВОКУ было ориентировано исключительно на армию, на военную карьеру. Туда папы-генералы пытались сдать своих детей, имея в виду, что они потом должны стать большими командирами, т.е. целью жизни у молодёжи, вернее, целью, поставленной перед молодёжью родителями, являлась служба в Советской Армии. С этой точки зрения, училище служило мощным подспорьем, таким трамплином, с помощью которого человек сразу перепрыгивал несколько ступенек в армейской иерархии и выходил на очень высокий уровень. Дальше всё уже зависело от него самого (ну, не без помощи родни, конечно).
В ВИИЯ же детей во многих случаях, что называется, пристраивали.
Тут напрашивается небольшое разъяснение. В те “застойные” годы помочь ребёнку или молодому родственнику поступить в высшее учебное заведение не считалось чем-то зазорным, стыдным. Это была общепринятая и широко распространенная практика. Вузы были классные, качество подготовки находилось на очень высоком уровне, особенно по сравнению с теми (сплошь “университетами”, да “академиями”), что расплодились во множестве в последнее время. К тому же в обществе наблюдалось мощное стремление к получению “верхнего” образования, которое, действительно давало очень много. Оно, ведь, не только обеспечивало крепкие специальные знания и возможность устроиться потом на какую-нибудь высокооплачиваемую или престижную работу, но и ещё существенно повышало общий культурный уровень человека, расширяло его кругозор и, по сути, способствовало формированию высокоинтеллигентной личности. Ну, кто же не хочет, чтобы его ребёнок стал культурным и интеллигентным? Отсюда и все трудности с поступлением – часто дикий конкурс, по многу человек на место, высокий проходной балл. И это, конечно, вполне естественно: практически всем хочется, а количество мест в институтах ограничено.
Поскольку большинству подростков, только что закончивших школу, сразу идти учиться дальше было, как теперь говорят, “в лом” (конечно, хотелось же отдохнуть после десятилетнего “напряженного труда” в школе!), то проблемой поступления в вуз озадачивались именно родители. И что только они, бедные, не делали, на что только не шли, чтобы обеспечить “светлое будущее” ребёнку! Поднимали все свои связи, звонили друзьям, знакомым, родственникам, всем, кто мог хоть как-то помочь в этой очень нелёгкой борьбе. И взятки давали, конечно. Причём, взятки именно деньгами в то время были не так распространены, как сейчас. В основном они принимали форму каких-нибудь ответных услуг: помочь кого-то куда-то тоже пристроить, посодействовать поездке за рубеж, продать по дешёвке сертификаты “Берёзки”, достать дефицитные товары или продовольственные продукты, отдать очередь на автомобиль, квартиру, на новую мебель, вплоть до билетов на какой-нибудь модный спектакль, куда простому смертному попасть не представлялось возможным, и т.д. и т.п., всего и не перечислить.
А сколько с этим связано самых разных семейных драм, волнений, переживаний, сердечных приступов! То есть, это действительно была серьёзная проблема, для решения которой использовались все доступные и недоступные возможности. Такова была общая система, и никто особо не возражал и не возникал по этому поводу. В основной своей массе народ просто принимал правила игры и всеми правдами и неправдами стремился добиться своего. (Кстати, это подтверждает и моя собственная история поступления в ВИИЯ, упоминавшаяся выше, с развёрнутой родственниками активностью.)
Так вот, в смысле “пристроить” наш институт был похож на любой другой, гражданский вуз; цель заключалась в том, чтобы молодой парень просто получил какое-то высшее образование со всеми вытекающими преимуществами, а там видно будет. То есть, речь шла не о том, чтобы поступивший в дальнейшем всего себя посвящал армейской жизни, а о том, чтобы, например, сын “стал человеком”, чтобы привыкал к порядку, дисциплине, не вырос разгильдяем каким-нибудь, и чтобы потом, основываясь на полученном образовании и приобретённых навыках, выбился в люди. Но это совсем не обязательно должно было происходить в армейской среде.
В ВОКУ и родственники, а, соответственно, и блат были в основном по военной линии. В то время в среде наших курсантов ходил такой стишок:
У папы волосатая рука и на погонах два просвета,
Пристроил папа сына дурака в Училище Верховного совета.
В нашем же институте родня у курсантов могла оказаться вообще из любой сферы. Конечно, у многих ребят были чисто военные родители, причём самого разного калибра – от майоров до маршалов. Но многие вышли и из сугубо гражданских семей. Например, на нашем курсе учился внук Постоянного представителя СССР в ООН (по ходу дела вспомнилось, что у него была на что-то аллергия, и по неведомым нам причинам, он временами покрывался красными пятнами; где-то на третьем курсе парень заявил, что это у него “аллергия на казарму”, и настаивал, чтобы его досрочно, то есть, не дожидаясь четвёртого курса, когда всех москвичей уже распускали жить по домам, перевели на “домашний режим”), сын тренера сборной по водным видам спорта, дети партийных руководителей и т.п.
Мысль эта подтверждается и тем фактом, что в 1974 году в нашем институте была организована женская группа. В данном случае решение принималось, видимо, исходя из того, что у многих советских офицеров высокого уровня в семье рождались девочки, и их тоже требовалось как-то пристраивать. Естественно, девчонки поступали в ВИИЯ совсем не для того, чтобы потом, в разгар каких-нибудь боевых действий, сидеть в окопах.
Ну, и наверняка определённую роль играл престиж нашего вуза. С точки зрения гражданского обывателя, обучаться в таком заведении было, как теперь говорят “круто”.
(Кстати, в институте существовала рота обслуживания, где военнослужащие ребята проходили обычную срочную службу. Так вот, даже в эту роту попасть тоже было очень непросто, поскольку оттуда потом легче “поступалось” на учёбу в ВИИЯ.)
На улице ребята из ВОКУ ничем не отличались от курсантов ВИИЯ, например, для военных патрулей. Форма была абсолютно одинаковой: красные погоны с золотыми кантами и золотой же буквой “К” на красном, а в петлицах – общевойсковой значок в виде звезды, охваченной с двух сторон полукружьями колосьев. Но различия обозначить всё-таки требовалось, и наши ребята придумали такую шутку:
“Вопрос: Чем отличается курсант ВОКУ от курсанта ВИИЯ? Ответ: Курсант ВОКУ всегда до синевы выбрит и слегка пьян, а курсант ВИИЯ всегда до синевы пьян и слегка выбрит”.
Отчасти это соответствовало действительности и говорило о том, что в ВИИЯ больше раздолбаев. Ну, что было, то было.
Наверное, в какой-то степени это связано с тем, о чём говорилось выше: многие выросли не в военной среде, и к понятию “воинская дисциплина” относились не совсем так, как требуется в армии. Не думаю, что при этом у наших ребят присутствовало чувство вседозволенности в связи с тем, что тылы прикрывали крутые родственники, которые всегда могли придти на выручку. Скорее, это было неким гусарством, бесшабашностью, разнузданностью в проявлении эмоций. Что, в общем-то, для молодых людей, пытающихся утвердиться в этой жизни, нормально. Ну, а фактор крутых родителей, наверное, придавал больше смелости в поступках, и его, конечно, со счетов сбрасывать не стоит.
И всё-таки, все эти “отклонения от армейских норм” не носили какого-то массового характера. Просто, возможно, в процентном отношении их было больше, чем в том же ВОКУ.
Вообще я считаю, что имевшее место “раздолбайство” в определенной степени можно оправдать, ведь, наша курсантская жизнь была гораздо суровее, чем у сверстников, например, из гражданских вузов. Соответственно, и расслабляться, видимо, требовалось больше. Однако какие-то экстремальные проявления буйного молодого нрава случались крайне редко. В основном они были связаны со злоупотреблением алкоголем и в худшем случае заканчивались отчислением из института с последующим путешествием в холодный и ужасный Забайкальский военный округ для “дальнейшего прохождения службы”. Но случаев таких было всего несколько, по пальцам можно перечесть. И это тоже являлось экстремальным, из ряда вон выходящим наказанием. Чаще же за какие-то относительно серьёзные провинности (опять-таки связанные в основном с алкоголем) ребят отправляли на гарнизонную гауптвахту (“губу”), где максимальный срок наказания, предусмотренный Уставом внутренней службы, составлял десять суток.
К тому же, скажем так, “меньшее соответствие суровым армейским требованиям” никак не отражалось на выполняемой работе. Никогда я не слышал ни о каких случаях трусости или непрофессионализма со стороны курсантов ВИИЯ, включая бортперевод. И уж совершенно точно наши ребята проявляли никак не меньше патриотизма и мужества, чем курсанты училища Верховного Совета. Теперь уже и не вспомню, сколько наших погибших товарищей мы проводили в последний путь за время учёбы, проходя мимо стоящего на сцене институтского клуба гроба, как правило, закрытого. И погибали они, главным образом, за рубежами нашего отечества (между прочим, были среди них и бортпереводчики). Так что об отсутствии мужества у курсантов ВИИЯ говорить не приходится.
К этому хотелось бы добавить два слова о своих собственных ощущениях. В целом к курсантским “шалостям” я относился вполне спокойно, безо всякого осуждения. Но были пару дружков, которые в нетрезвом состоянии становились совсем неадекватными, а их действия непредсказуемыми. Вот это сильно напрягало и создавало, мягко говоря, дискомфорт в общении. Наверное, в каких-то случаях непредсказуемость – хорошее, интересное и полезное качество, положительно характеризующее человека, вполне могу такое себе представить. Но не в тех обстоятельствах, с которыми мы сталкивались в ВИИЯ. И в самом институте и за его пределами часто требовалась поддержка, помощь друзей. Хотелось быть уверенным, что ты можешь положиться на человека, что в сложной ситуации он тебя обязательно выручит. Но иногда получалось наоборот: нужно было следить за парнем, чтобы он чего не натворил. Ну, как можно положиться на непредсказуемого человека? Да никак. Хорошо, что это были только отдельные эпизоды, особо на нашу жизнь не влиявшие.
Сам я к числу “буйных” курсантов и злостных нарушителей армейской дисциплины точно не относился. Во-первых, как-то не чувствовал в этом особой потребности. А во-вторых, не отличался я особой смелостью (вполне возможно, это как раз “во-первых”). Бывало, конечно, что возвращался из увольнений не совсем трезвым, но никто меня, слава Богу, за это ни разу не поймал. А так, никаких особых нарушений, кроме частых “самоходов”, за мной не числилось. Соответственно, сурово ни за что меня и не наказывали. За исключением одного раза. Правда, наказание было совсем не по военной линии и не за нарушение дисциплины. Как говорится, “пришла беда, откуда не ждали”. Это вообще отдельная история…
“НАША ПЕРВАЯ ЖЕНА”
Летом 1972 года я познакомился со своей будущей женой Таней. Дело было в августе, как раз накануне Дня военно-воздушных сил. Меня пригласил на день рожденья друг детства Сашка Е. Первые лет десять жизни мы с ним провели практически вместе, в одной коммунальной квартире, оттуда и дружба. Таня сама именинника не знала, пришла туда с подружкой, которая каким-то боком была знакома с Сашкой. Там и познакомились, и я как-то сразу запал на девушку. В общем, случилась у меня любовь с первого взгляда.
Но всем известно, что любви в чистом виде, без каких-то трудностей и вопросов, требующих решения, к сожалению, не бывает. Возникла, например, проблема, как почаще видеться. Я пытался решать её с помощью “самоходов”. А Таня, в свою очередь, старалась как можно чаще приезжать к институту (хотя на тот момент она тоже училась в вузе, и со временем у неё было напряжённо). Причем именно “к” институту, на территорию её никто бы не пустил, это же воинская часть, как ни крути. И вот, в заранее оговоренное время я подходил к забору, к тому, что выходил на Волочаевскую улицу, а Таня подъезжала туда же на трамвае. (Сейчас, насколько я знаю, на месте этих зелёных стальных прутьев, через которые можно было даже целоваться, стоит глухой забор. Как теперь курсанты с девушками общаются, ума не приложу!)
Причём ждал Таню не только я, но и мои ближайшие друзья-курсанты из нашей языковой группы. Причина была очень простой: девушка привозила нам еду.
Сколько помню свою жизнь на первых трёх курсах в казарме, есть хотелось всегда. Трёхразового институтского питания явно не хватало.
(Ассоциации…
Вспоминается один знакомый парень, которого звали Сергей. Он был мужем сокурсницы моей жены и учился в военно-техническом училище. С такой же, как у меня, казармой, ну, и всеми остальными прелестями армейской жизни. Нам с ним всегда было о чём поговорить. Однажды речь зашла о чувстве голода, и Сергей поведал мне историю о курсантах своего училища. В столовке на столах практически всегда стояла тарелка с суровым армейским хлебушком, плюс соль и перец. В особенно голодные моменты ребята забегали в столовую, брали кусок чёрнушки, посыпали хлеб солью и ели (как говорится, “хлеб вам, да соль!”). От такого, с позволенья сказать, питания у некоторых случались проблемы с внутренними органами, в частности, возникала жестокая изжога. Собственно, для меня в этом ничего нового не было; всё то же самое происходило и в ВИИЯ. Но изобретательные курсанты Серёгиного училища пошли дальше. Стремясь избежать неминуемой изжоги, и в качестве профилактической меры, они посыпали хлеб не только солью, но ещё сразу же и питьевой содой. Получался одновременно и “яд” и “противоядие” в одном флаконе. Вот она, курсантская смекалка!)
В ВИИЯ был ещё буфет, где продавались всякие коржики–ряженки, и столовая для офицеров и старшекурсников. Однако там требовалось платить деньги, а стипендия наша такую роскошь не предусматривала. (Пока мы жили в казарме и находились практически на полном государственном обеспечении, на первом курсе получали чуть меньше десяти рублей, на втором – пятнадцать, а на третьем – где-то в районе девятнадцати. Зато на четвёртом курсе, когда москвичам разрешили жить дома, а иногородних переселили в стоявшую на углу Волочаевской улицы и Танкового проезда гостиницу, которая издревле именовалась не иначе, как “Хилтон, стипендия наша стала превышать семьдесят рублей. А это уже было совсем немало по тем временам.) Конечно, иногда мы всё-таки наведывались после занятий в буфет, голод-то, как известно, не тётка. Но случалось это в основном в первые дни после получения стипендии, а потом всё, деньги кончались. Поэтому такой дополнительный паёк, который привозила Таня, всегда оказывался очень кстати. Обычно это было молоко в знаменитых треугольных бумажных пакетах и свежие булочки. Но иногда она нас баловала, например, кастрюлькой с варёной молодой картошкой, посыпанной укропом. В той ситуации это, действительно, воспринималось, как абсолютный деликатес! Таня укутывала кастрюльку в какие-нибудь полотенца и газеты, так что картошка была ещё тёплой. Мы с друзьями иногда сметали её прямо тут же, не отходя от забора, пользуясь одной ложкой по очереди.
Не удивительно, что совсем скоро Таню не только узнала, но и полюбила вся наша языковая группа. А потом постепенно она познакомилась и с ребятами из других групп. В итоге у неё сложились очень тёплые дружеские отношения с нашей курсантской братией. Мужики относились к ней с большой нежностью и заботой. И особенно это проявлялось, пока я мотался по командировкам. Не могу передать, насколько мне это было приятно!
Потом, где-то ближе к концу осени, случилась наша встреча и серьёзный разговор в комнате с “торпедой”. Решили жениться. Вскоре познакомился с родителями невесты (жутко боялся и нервничал, как на самом сложном экзамене).
А вслед за этим возникла и другая проблема: будущая жена должна была представляться начальству. Такие вот существовали порядки, без одобрения нашего институтского руководства жениться было нельзя.
Следуя указаниям, я предварительно подготовил для командования информацию и о Тане и её родителях. Потом с ней назначили встречу, что-то типа интервью. Девушке выписали пропуск, она пришла в учебный корпус, на наш этаж, в кабинет к начальнику курса. Разговор длился недолго. Майор, глядя в бумажку с её личными сведениями, задавал Тане вопросы, в основном о родителях. Тут всё было в полном порядке. Мама – медработник, а папа – подполковник в отставке, орденоносец, фронтовик, прошедший в танке “Т-34” всю войну, которую закончил в Австрии. Какие тут могут быть вопросы?
Абсолютно ничего сомнительного, всё предельно ясно и очень достойно. Никаких возражений по поводу кандидатуры девушки на должность жены будущего офицера у начальства не возникло. И жениться мне разрешили (хотя нервы молодожёнам, конечно, потрепали).
Мы подали документы в ЗАГС, свадьбу назначили на конец января. Нам предложили дату раньше на пару недель, но мы отказались, поскольку и у Тани и у меня на это время приходилась зимняя экзаменационная сессия.
В сам день нашего бракосочетания я с утра сдавал экзамен по научному коммунизму. Принимал хороший мужик, капитан первого ранга. Думаю, он знал, какой у меня день, и долго не мучил. Поставил четыре и отпустил с Богом. Я пулей помчался в нашу гостиницу “Хилтон”, куда накануне, в комнату ребят со старшего курса, принёс свадебный костюм. Быстро переоделся, мы с другом Геркой, который был моим свидетелем, поймали такси и поехали во Дворец бракосочетаний.
Торжественная церемония прошла хорошо, без проблем и сбоев. Вечером праздновали с родственниками в ресторане. На следующий день в кафе отмечали событие со всеми друзьями, преимущественно, конечно, из ВИИЯ. А ещё через три дня мне пришлось вернуться в казарму, хотя зимние каникулы у нас длились две недели.
Это и было тем наказанием, о котором я упоминал выше. И наказала меня таким изощрённым, я бы даже сказал, изуверским образом преподавательница моего второго языка – итальянского.
Шла зимняя сессия, а голова моя была забита совсем не учебным материалом и неумолимо надвигавшимися экзаменами. В ней вообще тогда не умещалось практически ничего, что не относилось бы к предстоящей свадьбе. Думаю, любой нормальный человек меня поймёт. Но наша “итальянка”, видимо, считала по-другому. Преподавательница была средних лет, очень симпатичная, несколько лет провела с мужем непосредственно в Италии. Оттуда, очевидно, и знание языка. В целом женщина приятная почти во всех отношениях. За исключением… Как бы получше выразиться, чтобы никого не обидеть? В общем, сегодня такую назвали бы “блондинкой” (хотя волосы у неё были тёмные). Несколько странная и слегка оторванная от действительности. Короче, предстоящую свадьбу курсанта она большим событием не считала. Вот и влепила мне на экзамене двойку.
Я с себя ответственность тоже не снимаю; действительно, моё знание итальянского на тот момент было достаточно сомнительным. Я даже и итальянку пытался мысленно оправдать, мол, может, она и не знала. Но это вряд ли. Все вокруг об этом говорили – первая свадьба на курсе! Так или иначе, что случилось, то случилось, и по заведённому в институте порядку я должен был через несколько дней свои каникулы закончить, явиться в казарму и сидеть учить предмет. А потом пересдача экзамена. Весь этот процесс занял у меня почти неделю.
(Ассоциации…
Именно в эти несколько дней случилось ещё одно примечательное событие: та самая подруга жены, с которой она пришла на день рождения к моему другу детства Сашке, выходила замуж. Что интересно, со своим будущим мужем она познакомилась именно на том же самом дне рождения! Свадьба состоялась через неделю после нашей с Таней. Такое я пропустить, ну, никак не мог. Сорвался в самоход. Причём, пользуясь тем, что ещё шли каникулы, и начальства в институте почти не было, вконец обнаглел и ушёл днём. Поскольку о мобильных телефонах в то время никто ещё даже и не мечтал, связь была серьёзной проблемой. В итоге родилась какая-то сложная схема. Детали уже не припомню, но кто-то из знакомых ребят в тот день как раз был помощником дежурного по институту. Парень сидел на телефоне, я звонил ему через каждые полчаса, а он, пользуясь своим положением, узнавал для меня, как там дела в казарме нашего курса. И вот, когда вся счастливая и развесёлая свадебная толпа стала усаживаться за стол в ресторане, я в очередной раз позвонил в институт, и выяснилось, что именно меня разыскивает заместитель начальника факультета. В казарме оставалось всего несколько человек и подполковник, видимо, решил проверить наличие каждого конкретного курсанта. Пришлось срочно хватать такси и, не отведав даже салата(!), не говоря уже о горячем и десерте, срочно мчаться назад в ВИИЯ. Облом, да и только…)
Когда на повторном экзамене я мягко намекнул итальянке, что она мне, по сути, свадьбу испортила (я уж промолчал, что и не одну), она сделала очень удивлённое лицо и как бы невзначай слегка извинилась, заявив, что была абсолютно не в курсе. В итоге экзамен я сдал, и у меня ещё осталось дня три от каникул, которые я и провёл дома с молодой женой и с ощущением полного счастья.
(Ассоциации…
Интересно, что лет через двенадцать после этого, когда я уже вовсю трудился в Конъюнктурном институте, мне пришлось ещё раз сдавать итальянский язык. Дело в том, что в системе внешней торговли руководство к знанию иностранных языков относилось очень правильно, я бы сказал, с уважением. За каждый язык можно было получать надбавку к зарплате: за западный язык 10%, за восточный – 20%. Для этого нужно было, конечно, периодически сдавать экзамен, подтверждая тем самым, что ты действительно этот язык знаешь. За английский я получал такую надбавку практически с самого начала работы. А вот сдавать итальянский боялся, считал, что знаю я его очень плохо. Но в итоге родня меня всё-таки уговорила, и я, попытавшись, конечно, по максимуму всё вспомнить и как следует подготовиться, пошёл его сдавать.
Взяв свой билет, на всякий случай сходу заявил членам комиссии, что практики у меня не было больше десяти лет, так что, мол, не обессудьте. Правда, сказал всё это на итальянском. Потом, несмотря ни на что, ответил по билету и пошёл в коридор дожидаться своей оценки. Через несколько минут из аудитории вышел один из преподавателей и сообщил, что они поставили мне четвёрку(!). Потом, понизив голос и наклонив ко мне голову, сказал:
– Ну, и зачем вы сразу заявили, что плохо знаете итальянский, что забыли его совсем? Если бы не это ваше признание, мы бы вам пятёрку поставили. Советую никогда больше так не делать…)
В общем, такая, вот, у нас с Таней получилась “love story”. А через год меня отправили в годичную командировку военным переводчиком в Африку. И опять же всё это время, пока меня не было, друзья-курсанты, ласково и нежно называвшие Таню “наша первая жена”, очень заботились о ней, навещали, приглашали в гости. За что я им вечно благодарен.
К этому можно добавить, что совсем недавно мы отметили 43-ю годовщину нашей свадьбы. И это лучшее подтверждение тому, что тогда всё было сделано правильно…
К ВИЗИТУ МИНИСТРА
В начале 1974 года начальство сообщило нам “радостную” новость: в институт собрался приехать маршал СССР Андрей Антонович Гречко, который был тогда министром обороны.
Началась большая суета, нужно же было как следует подготовиться к такому важному событию. Основная задача заключалась в том, чтобы всё привести в надлежащий порядок. Причём вообще всё – от внешнего вида курсантов до состояния зданий и даже газонов вокруг.
Основную часть нашего курса “кинули на пол”, то есть задача заключалась в том, чтобы вычистить паркет во всём длиннющем коридоре на нашем этаже в учебном корпусе. В наличии имелась специальная электрическая машина, которая предназначалась для полировки паркета. Но она была всего одна на весь огромный учебный корпус. К тому же, до того, как приступать к полировке полов, требовалось снять самый верхний, грязный слой, а для этого никакой машины предусмотрено не было. Соответственно, нам всем выдали кому какие-то скребки, кому просто куски стекла, и мы вручную, ползая на коленях, отскрёбывали этот верхний слой. Был составлен график работ. При этом сроки (как всегда) очень поджимали, и работа велась круглосуточно(!). Заступала одна смена, человек двадцать, работала часов шесть, потом её сменяла следующая и так далее. Это был четвёртый курс, жили мы уже не в казарме, а дома, и сменившиеся курсанты уезжали домой поспать. Потом возвращались и опять приступали к работе.
Продолжался этот аврал несколько дней. Конечно, ни о каких занятиях уже речи не было. То есть, занятия формально шли, но большинство курсантов на них не ходили по очень уважительной причине. Помимо пола, все, приводя себя в порядок, бегали постригаться в расположенную недалеко, в доме на Волочаевской улице, парикмахерскую, которая в эти дни точно перевыполнила все возможные планы. Одним из прочих объектов работ, где трудились ребята с других курсов, были газоны вокруг зданий. Там натурально равняли снег, используя натянутую верёвку. Ну, и всё остальное в том же духе.
Думаю, не нужно и говорить о том, какие у курсантов возникали, мягко говоря, сомнения в отношении того, что министр придёт прямо на наш этаж и будет внимательно проверять состояние паркета. Но приказ есть приказ, всё-таки армия, и в итоге полы в коридоре, конечно, были выскоблены добела. А газоны выровнялись в линейку и стали похожи на образцовую курсантскую стрижку.
Министра, когда он, наконец, приехал, мы почти и не видели. С ним, естественно, возилось начальство, а мы наблюдали торжественное шествие многочисленной свиты по территории только из окон. Хотя не думаю, что кто-то из курсантов горел желанием лично с ним пообщаться…
ДВА СЛОВА ОБ ООН
В этот же самый период (к сожалению, точных дат уже не помню) произошло ещё одно интересное событие. Начальник курса в очередной раз собрал нас, человек двадцать курсантов, и коротко рассказал, что Советский Союз собирается направить группу офицеров, человек 30-50, в миротворческие войска ООН. Командование приняло решение прикрепить к каждому такому офицеру военного переводчика, за счёт чего численность нашего контингента должна была увеличиться вдвое.
Началась соответствующая подготовка. Нам читали специальный курс лекций, причём не только в институте; помню, вывозили в Главное управление кадров, где перед нами выступали заслуженные военные специалисты. Рассказывали про историю войск ООН, их структуру, отдельно про интернациональные подразделения, состоявшие из военных самых разных стран. Приводили всякие интересные примеры их работы, какие-то особо наглядные случаи. Объясняли нам, что задача будет заключаться в том, чтобы вместе с нашими офицерами и иностранными военными патрулировать в опасных местах, в зонах конфликтов на открытых джипах под флагом ООН. Речь шла о Ближнем Востоке. Конкретно растолковывали, как мы должны контактировать с аналогичными ребятами из других стран, как вести себя, чтобы не позорить честь советского военнослужащего (естественно!), ну, и много другого в том же духе. Всё это действительно было и интересно и познавательно. К тому же, курсанты не без оснований полагали, что такая командировка (а предполагалось, что она будет длительной) может стать очень выгодной с финансовой точки зрения: в войсках ООН, вроде бы, платили хорошо. Правда, в те времена существовал некий лимит зарплаты, если не ошибаюсь, на уровне зарплаты нашего посла в соответствующей стране. Превышать его было нельзя. То есть, если чья-то зарплата вдруг по каким-то причинам оказывалась выше, чем у того же посла, то весь “излишек” полагалось возвращать в бюджет родной страны. Сейчас звучит, наверное, странно, но так было.
Хотя, честно говоря, мы в то время совершенно не ведали, сколько получали послы или другие сотрудники посольств. И не интересовались, просто как-то не было в этом необходимости.
Но это всё так, к слову. Конечно, мысли о больших деньгах были далеко не на первом месте. Прежде всего, присутствовало простое любопытство: что это за особое такое подразделение, где все поголовно в голубых беретах? И откровенно радовала перспектива оказаться в рядах такой загадочной международной организации, получить какой-то необычный опыт, узнать много нового и интересного.
В конце этого нашего уникального курса предполагалась сдача соответствующих зачётов. Но… Ни до зачётов, ни до практической работы дело так и не дошло. В какой-то момент вся эта история просто затихла и постепенно сошла на нет. О причинах официально никто не распространялся. Но народ-то в институте был ушлый, с огромными связями, в том числе и в Министерстве обороны. В итоге прошёл слух (который, я совершенно уверен, основан не на пустом месте, а на информации от всяких высокопоставленных родственников) о том, что кто-то из западных “партнёров” СССР по ООН возмутился. Мол, как же так, неужели в огромном Советском Союзе нельзя найти несколько десятков офицеров со знанием английского? Крыть командованию, очевидно, было нечем.
Так всё и закончилось, едва успев начаться. А жаль…
ОСОБЕННОСТИ КЛИМАТА – ХАМСИН
Все страны Северной Африки и Ближнего Востока, в которые мы челночили, объединял один общий фактор: жара.
В первые несколько рейсов такая “тёплая погода” даже радовала. Ведь в Москве в это время стояла ещё затяжная холодная весна со снегом, метелями, слякотью, иногда с морозами. Контраст с привычной для этого время года московской погодой был очень необычным. Действительно, всего несколько часов полёта, и ты попадаешь в совершенно другой климат!
Конечно, постепенно к этому привыкаешь. Но первые, самые яркие впечатления остаются на всю жизнь. Так, запомнился один полёт в Египет весной 1972 года. Дело было в конце мая, когда из глубин пустыни Сахара дует раскалённый на кварце песка ветер “хамсин”. На арабском это название означает “пятьдесят”; считается, что хамсин дует пятьдесят дней, отсюда и название…
Садились днём на авиабазу Каиро-Вэст. До столицы совсем недалеко, но сама база расположена в пустыне, на совершенно открытой местности. И вокруг, естественно, сплошные пески.
Когда заходили на посадку, диспетчер предупредил, что у земли сильный ветер. Я передаю это командиру, и тот негромко замечает, как будто самому себе:
– Ну, конечно, “хамсин”, мать его…
Слова этого я тогда ещё не знал, но переспрашивать было некогда, диспетчер уже выдавал другую информацию.
– Касание! – сообщает командир. Тяжёлая “Аннушка” стукается колёсами о бетон и катится в конец полосы. Несколько минут движения по рулёжке, и самолёт замирает. Винты, лениво докрутившись по инерции, тоже останавливаются. Ещё какое-то время экипаж выключает бортовые системы. И вот всё заканчивается, можно выходить. Решив перекурить на улице, подхожу к двери, открываю её и… на какое-то мгновение невольно замираю. Картина за бортом совершенно неожиданная и непривычная.
Там бушует песчаная буря. Сильный и порывистый горячий ветер мощно поднимает вверх песок, который тут же набивается в волосы, глаза, рот, всюду. Высоко стоящего в небе солнца почти не видно. Настоящая пурга, только вместо снега песок, да и ветер не холодный, а горячий. В чувство меня приводит суровый окрик бортинженера, который отцепляет от креплений груз в трюме самолёта:
– Курсант, твою мать…! Ты охренел совсем?! Дверь-то прикрой! Вот только песка нам тут ещё не хватало.
Я тут же захлопываю дверь. Но внутрь уже успело налететь, и песок небольшой, растянувшейся вдоль борта горкой лежит рядом с входом.
– Ты тут сквозняк устроил, тебе и убирать, – не отрываясь от груза, сообщает инженер. – Вон, веник в углу возьми. И совок там же.
Я беру орудия труда и возвращаюсь к двери.
– А что это вообще, чего за буря? Часто здесь такое бывает?
– А это, курсант, то, что называется “хамсин”, такой ветер пустыни. Он весной месяца два подряд дует. Так что ты уж давай поаккуратней, а то полный самолёт песка в момент наметёт.
Закончив уборку, я заглядываю в иллюминатор. Там по-прежнему беснуется песчаная пурга, вылезать наружу страшновато.
– Да ты не паникуй, курсант, – хмыкает инженер, видя моё растерянное лицо, – местные всё хорошо понимают. Так что транспорт нам к самому трапу подадут, как каким-нибудь ВИП-персонам в “Бабодедово”, в смысле “Домодедово”.
– Трюм-то при разгрузке всё равно будут открывать. И песку туда налетит гораздо больше, чем от моей двери. Чего ж я тогда тут с веником этим?
– Ты со старшими не спорь. “Сарай” (так в авиации иногда зовут “АН-12”) нам как дом родной. А в доме всегда должён быть порядок. Уяснил, курсант?
Пока самолёт разгружается, мы торчим в пилотской кабине, плотно закрыв дверь в трюм, где за процессом вытаскивания ящиков следит бортинженер. Как раз его очередь, не повезло мужику.
Наконец, дверь в трюм открывается, и на пороге появляется инженер, стряхивающий с себя песок.
– Всё, порядок, – сообщает он. – Можно валить отсюда. Лично мне просто необходимо в душ. А то весь в песке, как… пирамида Хеопса.
Минут через пятнадцать подъезжает небольшой автобус, причём, действительно, к самому борту. Мы буквально бегом грузимся в него и едем в гостиницу, в Каир. Там песка, конечно, уже не так много, да и ветер потише, но всё же довольно сильный. Я завожу разговор с парнем на стойке регистрации, и он разъясняет мне, что и в столице в период, когда дует “хамсин”, бывают настоящие бури с диким ветром. Так или иначе, запланированную экскурсию “по вечернему Каиру” приходится отменять.
На следующее утром, поднявшись, я первым делом выглядываю в окно. Там творится именно то безобразие, о котором вчера говорил парень на стойке. С пятого этажа хорошо видно, как мощный, порывистый ветер гнёт огромные деревья. А в небе опять закрытое песочным туманом солнце.
Естественно, о походах в город говорить не приходится. И это очень обидно, поскольку назад в Москву улетаем только через два дня.
– Ничего, курсант, не переживай, – успокаивает меня командир. – Зато “берёзовых” сертификатов накопишь.
Только это и утешает. Два дня проводим в гостинице безвылазно. Нас кормят завтраками (они входят в стоимость номера), а остаток дня питаемся, чем придётся. Но лётчики народ запасливый, готовый к любым неожиданностям. Захватили с собой с борта и еды и выпивки. У кого-то даже нашлись карты, и мы до одури играем в подкидного дурака.
Несмотря ни на что, время пролетает очень быстро. На третий день утром нас привозят на аэродром, где по-прежнему бушует “хамсин”. Первым в самолёт забирается бортинженер. Остановившись перед дверью, он кричит нам:
– Только давайте все скоренько! – и скрывается внутри.
Кое-как мы загружаемся. В самолёте жарко, но терпимо. Ветер всё-таки охлаждает обшивку. Позднее я вспоминал об этом, когда мы взлетали с нашей авиабазы Мары, куда меня занесло как раз летом, в самую жару. На этом эпизоде стоит остановиться отдельно…
Загрузка ...
0 Комментариев