Сержант Мильшин был не только военным переводчиком, но и бойцом спецназа.
Сергей Козлов
Сирия оказалась важнейшим полигоном для испытаний российских Вооруженных сил. Боевые действия позволили проверить эффективность и техники, и военных структур. Некоторые обнаруженные проблемы оказались весьма неожиданными. Каким образом операция в Сирии обнажила кризис в подготовке военных переводчиков – и при чем здесь знаменитый спецназ ГРУ?
18 августа текущего года при возвращении российской военной автоколонны после проведения гуманитарной акции вблизи Дейр эз-Зора (Сирия) произошел подрыв самодельного взрывного устройства, заложенного на обочине дороги. От полученных ранений погиб российский старший военный советник, генерал-майор Вячеслав Гладких.
За кадром официальных сводок и внимания к судьбе высшего офицера осталась и еще одна трагическая подробность. Вместе с генералом тяжелейшие ранения получил его переводчик с арабского, курсант Рязанского гвардейского высшего воздушно-десантного училища (РВВДКУ) по профилю спецназ, кавалер медали “За отвагу”, 25-летний гвардии сержант Михаил Мильшин. Три недели военные медики делали все возможное, чтобы спасти его жизнь. Мильшин перенес две сложнейших операции. Однако, несмотря на все усилия врачей, 6 сентября он скончался в реанимации госпиталя имени Н. Н. Бурденко.
Это трагическое событие стало поводом задать вопросы, касающиеся не только судьбы погибшего курсанта, но и всей системы подготовки военных переводчиков в интересах Минобороны России.
Сирийская командировка
Прежде всего, стоит разобраться, почему в Сирийской Арабской Республике (САР) в зоне боевых действий оказался не кадровый офицер, специалист с оконченным образованием, а всего лишь курсант – по сути, студент, если перейти с военного языка на сугубо гражданский. Может быть, это была войсковая стажировка в рамках учебного курса? Нет, на войсковую стажировку курсанты отправляются в составе подразделения, и сама стажировка входит в учебный план. В данном же случае речь шла об отправке небольшой группы курсантов без привязки к учебному плану на несколько месяцев (почему это важно, мы расскажем ниже). Так, погибший Мильшин входил в группу курсантов, которые находились в Сирии с марта текущего года.
С 2016 года курсанты РВВДКУ, обучающиеся по профилю спецназ и изучающие арабский язык, направляются в САР в качестве военных переводчиков. Курсант, изучающий арабский, в период обучения может быть направлен в Сирию до трех раз. Данные командировки регламентируются телеграммой Главного управления кадров Минобороны, где указывается разнарядка выделения специалистов арабского языка от тех или иных воинских формирований и учебных заведений.
Сама эта разнарядка основывается на данных, предоставленных учебными заведениями, в том числе РВВДКУ. То есть училище рапортует о готовности предоставить в распоряжение Войсковой группировки российских войск в Сирии таких-то специалистов и получает для них соответствующий вызов. Тем самым РВВДКУ по умолчанию гарантирует заказчику в лице Минобороны РФ качество подготовки соответствующих кадров, в данном случае переводчиков. Даже если они просто курсанты, а не закончившие свое обучение дипломированные военные.
Качество подготовки
Но каково на самом деле качество их подготовки? В прошлом году из примерно 200 выпускников РВВДКУ по профилю спецназ углубленно изучали иностранные языки чуть больше 60. По оценкам источников газеты ВЗГЛЯД в РВВДКУ, из них свободно владели языком лишь девять человек. Например, в группе из семи человек, в которую входил Михаил Мильшин, языком владели только трое, включая самого Михаила. И тем не менее таких “специалистов” направляют в Сирию.
Обычно курсантов командируют в Сирию на срок три–шесть месяцев, и они, к счастью, возвращаются в РВВДКУ живыми и здоровыми. Но здесь у них, как ни парадоксально, начинаются проблемы с учебой. Ведь все другие курсанты эти полгода обучались по программе курса, сдавали зачеты и экзамены. Все – кроме тех, кто рисковал жизнью в Сирии. Им при возвращении на родину преподаватели предъявляют претензии за не сданные сессии и грозят отчислением из училища.
Правда, из-за неуспеваемости из десантного училища уже давно никого не отчисляют. И это одна из причин низкого уровня знаний современных курсантов спецназа. Другая – это качество отбора. В частности, в училище принимают выпускника школы с 24 баллами ЕГЭ по иностранному языку (это прямо прописано в условиях поступления). Главные критерии отбора другие – годность по состоянию здоровья и хорошая физическая подготовка.
Руководство сирийской группировкой неоднократно выражало недовольство качеством языковой подготовки присылаемых из России арабистов-курсантов РВВДКУ. По крайней мере, об этом упоминали некоторые участники сирийской операции, с которыми удалось побеседовать газете ВЗГЛЯД.
Как это было раньше
Может быть, не стоит возлагать большие надежды на хорошую языковую подготовку курсантов-спецназовцев, чья основная специальность состоит в диверсионной работе и специальной разведке? Однако эффективная специальная разведка без хорошего знания языка противника невозможна. Разведчики спецназа предназначены для действий в глубоком тылу противника, где некого попросить помочь ни с допросом пленного, ни с переводом важного документа. Отцы-основатели подготовки офицеров спецназ в Рязанском воздушно-десантном училище, прошедшие войну и годы нелегальной работы за рубежом, это прекрасно понимали. Поэтому и делали на языковой подготовке серьезный упор.
В советское время курсантов, не способных в должной степени освоить иностранный язык, безжалостно отчисляли из училища. Например, в 1977 году в 1 взвод (в то время – курс) 9-й роты РВВДКУ набрали 41 курсанта, а выпустили только 28, остальные были отчислены (не все из-за неуспеваемости, но очень многие). Программа обучения в то время была несравнимо сложнее, а обучение – интенсивнее. Учились и за страх, и за совесть.
Характерная деталь: в те годы стоящий в наряде по роте нередко слышал, как из помещения, где спали курсанты первого курса, доносились фразы на китайском, французском, английском или немецком. Это курсанты говорили во сне на тех языках, которые они изучали. Ведь в отдельные дни язык занимал шесть академических часов в день (!) и плюс самоподготовка. И если курсант чего-то недоучил, то учил и в личное время, иногда и ночью.
Разумеется, нельзя сказать, что в 70–80-х все курсанты владели языком в совершенстве. В освоении языка играет роль не только мотивация, но и способности к изучению. Но отстающих успешно натаскивали преподаватели. Кафедра иностранных языков славилась своими специалистами. Некоторые из них до преподавания работали нелегально за границей. Что же сегодня?
Сегодня в РВВДКУ всего четыре преподавателя, знающих арабский язык. Это отличные специалисты, но с учетом большого количества языковых групп арабского языка их недостаточно. И потому на них ложится дополнительная нагрузка, притом что зарплата преподавателя составляет всего 20–22 тыс. рублей. А учитывая то, что действующая для спецназа в десантном училище программа изучения иностранных языков предполагает всего 10 академических часов в месяц, сложно надеяться на хорошее качество языковой подготовки.
По мнению источников газеты ВЗГЛЯД как в Генштабе, так и в самом РВВДКУ, стоило бы вернуть подготовку офицеров спецназа под патронаж ГУ ГШ ВС РФ, чтобы подготовку специалистов курировала структура, в интересах которой эти специалисты готовятся.
А чтобы будущие офицеры спецназа овладевали языком как следует – увеличить количество как академических часов для изучения иностранного языка, так и преподавателей (и их зарплаты, конечно же). Те же источники полагают, что для обеспечения группировки войск в САР нужно направлять не курсантов, а выпускников, молодых офицеров, отобранных по результатам госэкзаменов. Эта командировка должна длиться один год. После чего офицеров следует направлять в соединения спецназ для дальнейшего прохождения службы. Эта мера повысила бы качество военных переводчиков сирийской группировки и избавила бы курсантов от неоправданного риска.
О социальных гарантиях
Деньги имеют значение не только для преподавателей. Не менее важны они для курсантов и их семей. Тем более если курсанта отправляют в район боевых действий, откуда он может вернуться калекой или же не вернуться вовсе. Конечно, курсант уже является военнослужащим, принявшим присягу и заключившим контракт с Министерством обороны. А значит – обязан выполнять приказ. В том числе и в Сирии. Рисковать здоровьем и даже жизнью, как велит его воинский долг.
Риск ранения или гибели на войне для курсанта и офицера отличается мало. Однако социальная защищенность офицера – то есть гарантии, которые дает государство на этот случай – различаются существенно. Даже получив ранения и травмы, офицер может продолжить службу в армии, на должностях, которые способен исполнять по состоянию здоровья. Например, такие факты имели место во время войны в Афганистане. Курсант же в лучшем случае комиссуется из Вооруженных сил по состоянию здоровья. Вся его военная карьера оказывается разрушенной.
Сержанта Мильшина почти три недели пытались спасти врачи. Ранения оказались крайне тяжелыми – пришлось удалить хрусталик глаза, ампутировать ногу. Было понятно, что парень в лучшем случае остается инвалидом. После выписки из госпиталя ему бы бесплатно сделали протез и выплатили страховку (около 2 млн рублей).
Далее ему полагалась бы пенсия по инвалидности в пределах 7–8 тыс. рублей в месяц. Но парня спасти не удалось…
Теперь его семья – вдова, годовалая дочь и мать – получит около 3 млн рублей в качестве страховки (эта сумма положена родственникам погибшего военнослужащего вне зависимости от его звания и должности). Далее в течение пяти лет семья может рассчитывать на окончательную выплату страховки в сумме еще около 1,5 млн рублей дополнительно, которая начисляется в размере 25 окладов военнослужащего. Но дело в том, что оклад даже лейтенанта (офицера, выпускника военного вуза) уже практически в полтора раза выше оклада курсанта в звании сержанта. Соответственно, настолько же выше и страховые выплаты офицера.
Кроме того, члены семьи получат пенсию в связи с потерей кормильца – около 12 тыс. рублей в месяц на всех. Эта сумма тоже рассчитывается от оклада погибшего военнослужащего, и для семьи погибшего офицера она была бы существенно выше. Это поистине трагическая арифметика, но каждый военнослужащий имеет ее в виду, как и члены его семьи.
Все это означает, что в зону боевых действий в Сирии могут отправить, во-первых, недостаточно подготовленных курсантов, а во-вторых, не имеющих полноценных (как у офицеров) социальных гарантий переводчиков-арабистов. А причина этого – острая нехватка соответствующих дипломированных специалистов.
Наследие Сердюкова
Главный ввуз, готовящий сегодня переводчиков в интересах Минобороны, отнюдь не РВВДКУ. В советское время эту роль выполнял Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), позже переименованный в Военный институт Министерства обороны СССР. Его правопреемником является Военный университет (ВУ) Министерства обороны и его соответствующие лингвистические подразделения.
В советское время это учебное заведение готовило переводчиков по 72 языкам, теперь этот перечень сократился до 44. Реформа как военного образования в целом, так и ее гуманитарной и лингвистической части была проведена в свое время бывшим министром обороны Анатолием Сердюковым. Тогда же и был заложен сегодняшний кризис и дефицит военных переводчиков-арабистов – были сокращены военные учебные заведения, преподаватели и сам набор соответствующих специалистов.
До реформирования ВИМО находился под патронажем ГРУ ГШ. Его преемник, Военный университет, не имеет сегодня к данному управлению никакого отношения. Изменилось не только название учебного заведения – изменился его профиль. Теперь там сохранился лишь факультет, занимающийся подготовкой военных переводчиков, число которых сильно сократилось.
При этом в структуре университета создан Лингвистический центр Министерства обороны РФ. В его задачи “в сфере организации и реализации лингвистического обеспечения международной деятельности Министерства обороны Российской Федерации входит организация лингвистического обеспечения международной деятельности МО”. А факультет иностранных языков готовит военных переводчиков в интересах не только Минобороны, но и МВД, ФСБ и МЧС по заявкам от указанных министерств и ведомств. При этом на факультете готовят на коммерческой основе и гражданских специалистов. Кроме того, для подготовки военных переводчиков с арабского не так давно стали набирать девушек. Это более чем странно, поскольку восточная традиция исключает участие женщин в деловых переговорах.
Вновь обратимся к советскому опыту. Когда началась война в Афганистане, Военный институт МО СССР с 1981 года стал готовить военных переводчиков с языка дари по ускоренной годичной программе. Прошедшим обучение присваивали звание “младший лейтенант” и направляли в Афганистан. Количество подготовленных специалистов покрывало потребность настолько, что даже в ротах специального назначения переводчиками служили выпускники “Ускора” ВИМО. Работы там для них было предостаточно, поскольку приходилось допрашивать пленных моджахедов и опрашивать местных жителей. Надо отдать должное, молодые офицеры выходили на боевые задания вместе с группами спецназ, смело воевали и заслуженно награждались боевыми орденами и медалями.
В Афганистане военные переводчики были во всех структурах советнического аппарата и даже в каждой роте каждого отдельного отряда спецназа. Сегодня же Военному университету едва удается набрать группу из десяти человек для обеспечения переводчиками командующих крупными группировками ВС РФ в Сирии.
По оценкам одного из преподавателей факультета, сегодня факультет удовлетворяет не более чем 60% потребности Минобороны в военных переводчиках.
Проблема, по его словам, в том, что востребованность переводчиков с тех или иных языков постоянно меняется, подготовка подобных специалистов занимает долгие годы, и невозможно заранее предвидеть потребность в них к определенному времени. Условно говоря, если российская операция в Сирии закончится в ближайшее время, даже нынешнее, недостаточное количество военных переводчиков-арабистов может оказаться избыточным. Кроме того, военных переводчиков готовят и некоторые гражданские вузы. Можно предположить, что из этой логики и исходит Главное управление кадров Минобороны, выдавая государственный заказ на подготовку данных специалистов.
В то же время дипломированные переводчики изучают как минимум два языка – если потребность в одном снижается, можно работать с другим. Что же касается выпускников гражданских вузов, то их можно назвать военными переводчиками с большой натяжкой – реальная квалификация военного переводчика, помимо собственно знания языка, подразумевает обладание массой других, чисто военных знаний, которые нельзя получить в гражданском университете в полном объеме.
Высокопоставленный источник газеты ВЗГЛЯД в Генштабе ВС РФ полагает, что подготовку военных переводчиков необходимо производить в отдельном военном вузе. А сам этот вуз, как это было в советское время, должен находиться под патронажем Главного [разведывательного] управления Генштаба. По словам источника, дефицит квалифицированных военных переводчиков сегодня исчисляется сотнями человек, и все эти люди были нужны российским Вооруженным силам еще вчера.
При наличии всех этих специалистов, возможно, не было бы необходимости лишний раз рисковать жизнью не закончивших обучение курсантов спецназа. А эффективность действий российской группировки в Сирии повысилась бы, как и Вооруженных сил в целом.
Материал из “Новости ВПК”
Загрузка ...
0 Комментариев